Неточные совпадения
Сам
барин, позабыв, как он
к порядку нужен,
Ушёл с служанкой в бор искать грибов на ужин...
Захар начал закупоривать
барина в кабинете; он сначала покрыл его самого и подоткнул одеяло под него, потом опустил шторы, плотно запер все двери и
ушел к себе.
— Ну, это прескучный
господин. Я лучше его там приму. А потом приду
к вам. Напоите его чаем, Mariette, — сказала графиня,
уходя своим быстрым вертлявым шагом в залу.
Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на то что пред волей мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала
к нему, например, тотчас после освобождения крестьян,
уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, «потому что всякая баба бесчестна», но что
уходить им от прежнего
господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича долг».
Кирсанов даже не всегда слушался этих напоминаний: не поедет он
к этому знакомому, пусть сердится этот
господин, или: работа не
уйдет, время еще есть, а он досидит вечер здесь.
— А приходила да опять
ушла — тем еще лучше; значит, время тебе не пришло… Небось,
к весне выправишься. Пойдут светлые дни, солнышко играть будет — и в тебе душа заиграет. Нехорошо тебе здесь в каморке: темно, сыро; хоть бы
господа когда заглянули…
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит,
уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю,
к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и
ушли. Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
А теперь, когда Абрамовна доложила Ольге Сергеевне, что «
барин хлопнули дверью и
ушли к себе», Ольга Сергеевна опасалась, что Егор Николаевич не изменит себе и до золотой свадьбы.
—
Господа, ей-богу, я лучше
уйду.
К чему я буду расстраивать ваш кружок? Оба мы были виноваты. Я
уйду. О счете не беспокойтесь, я уже все уплатил Симеону, когда ходил за Пашей.
Стряпчий взял у него бумагу и
ушел. Вихров остальной день провел в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов в одиннадцать у него в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, — это пришли
к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя
к барину с встревоженным лицом, она сказала...
Заинтересуйся в это время Клеопатрой Петровной какой-нибудь
господин с обеспеченным состоянием — она ни минуты бы не задумалась сделаться его любовницей и
ушла бы
к нему от Павла; но такого не случилось, а время между тем, этот великий мастер разрубать все гордиевы узлы человеческих отношений, решило этот вопрос гораздо проще и приличнее.
Груша
ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла
к барину и взяла было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.
— Ну, и черт с тобой! — произнес Павел, когда Плавин
ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить
к генерал-губернатору и получить от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным
господам таскалась, вот и он наследовал от нее это милое свойство.
Если же его место у печки бывало занято, то он, постояв несколько времени в бессмысленном недоумении против
господина, занявшего его место,
уходил, как будто озадаченный, в другой угол
к окну.
На следующий день действительно были приглашены на консультацию волостные старички с Кожиным, Семенычем и Вачегиным во главе. Повторилась приблизительно та же сцена: ходоки заговаривались, не понимали и часто падали в ноги присутствовавшему в заседании
барину. Эта сцена произвела неприятное впечатление на Евгения Константиныча, и он скоро
ушел к себе в кабинет, чтобы отдохнуть.
Нужно сказать, что все время, как приехал
барин, от господского дома не отходила густая толпа, запрудившая всю улицу. Одни
уходили и сейчас же заменялись другими.
К вечеру эта толпа увеличивалась и начинала походить на громадное шевелившееся животное. Вместе с темнотой увеличивалась и смелость.
— Маврикий Николаевич! — обратилась
к нему вдруг Лиза, — тот
господин на коленях
ушел, станьте на его место на колени.
— Позвольте,
господин Ставрогин, — резко обратилась
к нему хозяйка, — мы все здесь ответили на вопрос, между тем как вы молча
уходите?
— Как, сударь, не узнать, — отвечал тот добрым голосом, и оба они обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку
к щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово
барину своему и гостю,
ушел.
Я тоже в усадьбу-то прибрела
к вечеру, прямо прошла в людскую и думала, что и в дом меня сведут, однако-че говорят, что никаких странниц и богомолок от
господ есть приказание не принимать, и так тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и она спать меня на полати
услала…
Господин (обиженно). Но позвольте… кого же это касается? Где, наконец, режиссер? Я два часа хожу, ищу…
Ушел… невежа!.. (Идет
к сцене и скрывается за ней. Ольга Алексеевна идет по дороге с дачи Суслова.)
Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где, жил в Суздале, в Ефимьевском монастыре,
ушел оттуда, шатался по разным обителям, наконец пришел
к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему не от
господа бога…
По выходе из училища, дочь объявила матери, что она ничем не будет ее стеснять и
уйдет в гувернантки, и действительно
ушла; но через месяц же возвратилась
к ней снова, говоря, что частных мест она больше брать не будет, потому что в этом положении надобно сделаться или рабою, служанкою какой-нибудь госпожи, или предметом страсти какого-нибудь
господина, а что она приищет себе лучше казенное или общественное место и будет на нем работать.
— Нет, Демьян Демьянович! не такое дело, — сказал Иван Иванович с важностию, которая так всегда шла
к нему. — Не такое дело, чтобы можно было решить полюбовною сделкою. Прощайте! Прощайте и вы,
господа! — продолжал он с тою же важностию, оборотившись ко всем. — Надеюсь, что моя просьба возымеет надлежащее действие. — И
ушел, оставив в изумлении все присутствие.
Господин Голядкин взял шляпу, хотел было мимоходом маленько оправдаться в глазах Петрушки, чтоб не подумал чего Петрушка особенного, — что вот, дескать, такое-то обстоятельство, что вот шляпу позабыл и т. д., — но так как Петрушка и глядеть не хотел и тотчас
ушел, то и
господин Голядкин без дальнейших объяснений надел свою шляпу, сбежал с лестницы и, приговаривая, что все, может быть,
к лучшему будет и что дело устроится как-нибудь, хотя чувствовал, между прочим, даже у себя в пятках озноб, вышел на улицу, нанял извозчика и полетел
к Андрею Филипповичу.
Дело объяснилось следующим образом: двенадцатилетняя крестьянская девочка
ушла тихонько с фабрики ранее срока и побежала с бураком за черемухой, которая росла по речке; она взлезла за ягодами на дерево и, увидев
барина с ружьем, испугалась, села на толстый сучок и так плотно прижалась
к стволу высокой черемухи, что даже витютины ее не заметили и сели на ольху, которая росла почти рядом с черемухой, несколько впереди.
— Вот я и приезжаю. Спрашиваю: «Дома
господа?» — «Нет, говорят,
барин уехал в город, а барыня в оржаном поле прогуливается». Ах, думаю, что делать?.. Пометался по полю туда-сюда; однако думаю: дай-ка пойду
к Лапинской роще; там грибы растут, — не за грибами ли
ушла Анна Павловна? Только подхожу
к опушке, глядь, она как тут, да еще и не одна.
Вижу — у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду человека, и
уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в людях не святую тревогу богоискания, но лишь страх пред лицом жизни, не стремление
к радости о
господе, а заботу — как избыть печаль?
Афоня.
К барину уйдет. Я слышал, как они сговаривались уехать в деревню.
(Смотрит на часы.)Часы бегут — и с ними время; вечность,
Коль есть она, всё ближе
к нам, и жизнь,
Как дерево, от путника
уходит.
Я жил! — Зачем я жил? — ужели нужен
Я богу, чтоб пренебрегать его закон?
Ужели без меня другой бы не нашелся?..
Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался,
Чтоб умереть… умру… а после смерти? —
Исчезну! — как же?.. да, совсем исчезну…
Но если есть другая жизнь?.. нет! нет! —
О наслажденье! я твой раб, твой
господин!..
Никита(немного уже и испуганный).Ах ты, царь небесный, что это за
барин такой! (Обращаясь
к Настасье Кириловне и Ваничке.)Поглядите за ним маненичко, а я побегу. (Поспешно
уходит.)Настасья Кириловна и Ваничка приближаются
к Дурнопечину.
Было немножко сыро, слегка покачивало, и дамы
ушли к себе в каюты.
Господин с круглою бородкой сел со мной рядом и продолжал...
Гайер(еще более раздраженным голосом). Я знаю-с… Я вот его предъявлю
к господину Дарьялову; а теперь говорю: не хочу быть директором больше, и вот вам акции и бумаги все! (Пихает лежащие на столе бумаги и акции.) Я
ухожу! (Встает с кресел и садится на одном из стульев в рядах акционеров.)
Куницын(очень довольный таким объяснением). Конечно-с… конечно!.. Говоря откровенно, я, идучи
к вам, смутно подумывал, что не следует ли
господину Бургмейеру заплатить мне тысчонку — другую, потому что, как там ни придумывай, а я спасаю ему шестьсот тысяч. Всякий человек, я вам скажу, внутри себя такая мерзость и скверность! Buona sera, signor! [Добрый вечер, сударь! (итал.).] (Раскланивается и
уходит.)
Дав слово вскорости повторить свое посещение, гости наконец удалились; приветливые взоры Эмеренции сопровождали их до самой столовой, а Калимон Иваныч вышел даже в переднюю и, посмотрев, как проворный слуга Бориса Андреича закутал
господ в шубы, навязал им шарфы и натянул на их ноги теплые сапоги, вернулся в свой кабинет и немедленно заснул, между тем как Поленька, пристыженная своею матерью,
ушла к себе наверх, а две безмолвные женские личности, одна в чепце, другая в темном платочке, поздравляли Эмеренцию с новой победой.
Мать Пелагея побежала в усадьбу
к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже
ушла, и пора бы ей вернуться. Варька лежит на печи, не спит и прислушивается
к отцовскому «бу-бу-бу». Но вот слышно, кто-то подъехал
к избе. Это
господа прислали молодого доктора, который приехал
к ним из города в гости. Доктор входит в избу; его не видно в потемках, но слышно, как он кашляет и щелкает дверью.
Доктор
уходит, свеча тухнет, и опять слышится «бу-бу-бу»… Спустя полчаса
к избе кто-то подъезжает. Это
господа прислали тележку, чтобы ехать в больницу. Ефим собирается и едет…
— А вышло, братцы, взаправду чудное дело… А вы,
барин, что ж это зря на ветру стоите? Не угодно ли за пушку?.. Тут теплей, — обратился Бастрюков
к Ашанину, заметив, что тот не
уходит.
— Нет, друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не
уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай гостя, отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо
к господам письмецо написать… Да вели, отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится в господском доме в таком развращении быть.
Соня. Так позвольте же,
господа… Значит, сейчас мы пойдем на крокет пари держать… Потом пораньше пообедаем у Юли и этак часов в семь поедем
к Леш… то есть вот
к Михаилу Львовичу. Отлично. Пойдемте, Юлечка, за шарами. (
Уходит с Юлей в дом.)
— Антон Пантелеич! Вы продолжайте пить чай с прохладцей, — сказал он, вставая, — а я оденусь и поеду.
К обеду должен быть Низовьев, и подъедет
господин Первач… Вот целый день и
уйдет на них. Завтра мы отправимся вместе в имение того помещика… как бишь его… Черносошного… владельца усадьбы и парка.
— А то с чего же?… Приели
к Филиппову дню хлебушко, ну и набрал по четверти, — у мельничихи, у Кузьмича, у санинского
барина. Отдать-то отдай четверть, а отработать за нее надо, ай нет? Там скоси десятину, там скоси, — ан свой сев-то и
ушел. Вот и коси теперь васильки… А тут еще конь пал у меня на Аграфенин день, — прибавил он, помолчав.
—
Господа, вы можете распоряжаться своим временем до часа, — обратилась она
к нам. — Мужчины могут закусывать в курильной или музыкальной комнатах, дамы — в дамской гостиной. Впрочем, если кто желает, может
уйти из училища на час. Но
к часу обязательно собраться снова.
— Позвольте, Дмитрий Иванович! — обратился Захар
к барину, продолжая спиной защищать дверь. — Они ночью встали, нашли ключ в моем пальто и выпили целый графин сладкой водки. Это разве хорошо? А теперь
уйти хотят. Вы не приказали, потому я и не могу пустить их.
Бросили рычаги, поклонились
барину и пошли. Когда мужики
ушли, Спиридон Анисимович, оставшись один, подошел
к столбу, обхватил его могучими руками, приподнял, да и поставил на место.
— Хорошо, я сейчас распоряжусь, и вам все купят, а вы уж письмо
к господину прокурору перепишите, не стоит его беспокоить по пустякам… — сказал,
уходя, смотритель, оставив письмо на подоконнике.
— Вас
Господь посылает ко мне. Видите, как сильна любовь
к Источнику света. Теперь вы уже не
уйдете больше в тот мир, где один мятежный ум! Вы моя, и моя с обновленным духом истины!
После этой речи Александр Васильевич поклонился и
ушел. Прибывшие стали разъезжаться, и вскоре в зале остались лишь русские генералы и несколько австрийских. Суворов снова вышел и, обратившись
к генералу Розенбергу, попросил познакомить его с
господами генералами.
— Что вы толкаетесь.
Уйду и сам,
к барину пойду, — заворчал он, направляясь с картоном в гостиную, но вдруг остановился у дверей.
— Они и толстые которые,
господин судья, не все честные бывают… — вступилась Пустошкина. — Намедни
к нам один толстый пришел, вроде их, напил, набезобразил, нагулял, а потом в заднюю дверку хотел
уйти — спасибо, застрял. «Я, — говорит, — воском и свечами торгую и не желаю, чтобы святые деньги на такое поганое дело ишли», а сам-то пьян-распьянехонек. А по — моему…